Я снова начинаю думать о гранатовом соке. Знаете, в звуке жидкости, ударяющейся о твердую поверхность, есть какое–то странное слепое равнодушие. Мне приятно думать об этом. Стоп. Опять нежелательная эмоция. Замкнутый круг — все–таки я еще человек.
«Михаил сказал мне…»
«…суть всего этого в том, что…»
«Не хочешь ли немного…»
«У этого чертового Березова полный распад лич…»
«Господи, да что ты на меня так…»
Я слышу весь этот проходящий мимо шепот, который издают шлепающие человеческие губы, и ничего не могу понять. Это хорошо, это отлично… Я уже вполне научился не понимать, абстрагироваться от реальности. Между тем, мое сознание будто бы расчленяется на две половинки, они похожи на продольно разбитую скорлупу; а подсознание выливается в кишечник — я чувствую голод. Нет, только не сейчас! Как совершенны предметы — у них никогда не появляется потребность в пище. И в воде. Им ничего не надо. Они совершеннейшие существа… Я тоже должен перебороть себя, по крайней мере, в этот вечер. Я должен.
Тем временем улицы сменяют друг друга, уплывая в пространственное небытие; гул машин, похожий на звук кипящего молока, становится тише. В темноте ночи проплывают светящиеся головы фонарей — расточительных стражников света.
Я уже совсем рядом с кладбищем, и меня одолевает привычное предвкушение снующего холода. Должно быть такое же чувство испытывают светляки, поедающие лунный свет. Трупный холод укрепляет любое человеческое равнодушие, ибо когда долго общаешься с мертвыми, забываешь о живых.
Глава 5
Я не люблю черных кошек — они нарушают темноту, существуя в ней инородным телом.
Один раз в детстве, когда черная кошка перебежала мне дорогу, я был в таком шоке, что не мог спать три дня. Я все время боялся, что меня настигнет карающая десница, горе поймает в свои когтистые лапы. А закончилось все тем, что утром четвертого дня я, измученный ожиданием беды, надел новую куртку, вышел во двор и специально со всего маха упал в грязную лужу. Все окружающие надо мной смеялись. Я разрыдался и ушел домой.
Я надеялся, что никогда подобного больше не повторится. Я ошибся. Но прежде прошло двадцать два года.
Была глубокая ночь, когда я возвращался с кладбища. Я зашел в подъезд; в темноте что–то неловко шевельнулось, и в следующую секунду я увидел пару сонно моргающих зеленых глаз. Это была черная кошка моей соседки со второго этажа — я сразу узнал отвратительное животное, которое, по правде говоря, уже сотни раз собирался умертвить, но все время откладывал сладостную расправу. В результате и поплатился. Я вскрикнул от омерзения, уродливое существо метнулось перед моими ногами и скрылось где–то в темноте под лестницей.
Все, все мои внутренности — кишечник, селезенка, печень — в момент начало лихорадить; они переворачивались и бурлили, словно брошенные в адскую центрифугу, перемалывались там, превращаясь в липкую однородную массу. Я думал, я надеялся, что это ощущение больше никогда не вернется, но… в одночасье оно снова схватило меня — так в одном из моих странных снов шкаф зажал своими полированными дверцами трепещущее и сопротивляющееся человеческое тело, желая сломать хрупкие кости, убить.
До квартиры оставалось всего метра два, но я с трудом преодолел их. Целую минуту не мог вставить ключ в скважину — так дрожали мои руки. Холод… это к холоду. Где я это слышал? Я уже не мог вспомнить. Кладбищенскому. Нет–нет, что–то другое. Это не было связано с кладбищем.
Внезапный щелчок — и дверь отворилась. Поначалу я даже не понял, что мне удалось открыть замок, и снова с ужасом вскрикнул — подумал, будто кто–то залез в квартиру, пока меня не было, и теперь отворил дверь изнутри, услышав мою возню.
В следующую секунду до меня дошло, что передо мной никого нет, и, переступив порог, я в бессилии упал на пол, в котором зияла глубокая черная яма сна.
Утром, очнувшись на полу, я с удивлением понял, что страх куда–то ушел. Я немедленно отправился на улицу, чтобы глотнуть свежего воздуха. Утреннее солнце ослепило глаза, оставив горько–красный ромбовидный след на сетчатке. Я стоял под грязно–белым козырьком подъезда и ждал, пока страх возвратится, однако мое сознание так и осталось в равновесии. Должен признать, меня это сильно удивило — я никогда не мог вообразить, что уже настолько натренировал себя избавляться от нежелательных эмоций. Тем не менее, мой организм, по всей видимости, успешно перебарывал и застарелых монстров.
Впрочем, мое воодушевление длилось недолго — я уже обратил внимание, что в какое–нибудь положительное событие обязательно вклинивается непредвиденная мерзость, и сейчас из подъезда дома показался желтобородый прокуренный старик. Я его знал, он жил в квартире напротив. Помнится, его фамилия была Агафонов. По какой–то причине, старик сильно мною интересовался. Это вызывало во мне бурю раздражения, и сей раз тоже исключением не стал. Между тем, я всегда старался не выказывать по отношению к нему прямой недоброжелательности и просто держался на расстоянии — так проще всего избавляться от людей, которые тебе мешают.
Его ноги как всегда были обуты в старые пожелтевшие теннисные туфли, и их цвет странным образом гармонировал с бородой.
— Здрасте, молодой человек.
Разумеется, я не мог не ответить ему и поэтому обернулся и тоже поприветствовал.
Сквозь его темные усы почему–то проскользнула улыбка. Он приблизился и толстым шершавым пальцем прикоснулся к пуговице моего плаща.
— Чта это вы так тепло одеты? — проскрипел Агафонов.
— Ого! Это к холоду… Опять придется запасаться меховой одеждой.
Это я ответил? Не может быть! Нет–нет, старик продолжает стоять в той же позе — он ожидает ответа, следовательно, я еще ничего не говорил. Просто какой–то непонятный голос в моей голове. Откуда взялись эти странные слова? Нет, теперь лучше вообще ничего не говорить, а просто пожать плечами.
Я пожал плечами и чуть отодвинулся назад. Старик продолжал словесное наступление:
— Чта это вы все сидите дома и ни к кому не заходите?
— Например, к вам?
— Например, ко мне. Чта в этом, собственно, такого? — он развел руками — этакая искренняя пташка. Но нет, ему не обмануть меня — я привык к тому, что мое окружение, (та, по крайней мере, часть его, которая относится к людям), состоит исключительно из врагов.
— Не знаю… — я сделал вид, что замялся, — может, как–нибудь я зайду.
— Буду рад! — он шаркнул ногой.
— Сегодня ночью обещали северо–западный.
Опять. Нет, я и на этот раз ничего не говорил.
Я напрасно надеялся, что разговор окончен. Старик уставился на меня кривым прищуром и произнес:
— А чем вы зарабатываете себе на жизнь?
— Почему вы спрашиваете?
— Ну… люди интересуются, знаете ли, — он так вытаращил правый глаз, что мне показалось, будто сейчас он вывалится у него из глазницы.
Люди. Какие?
— Сегодня ночью обещали северо–западный. Сильный? Исчё какой! Ого! Это к холоду… Опять придется запасаться меховой одеждой. Точно, к холоду. Всякое случается… Но в прошлом–то году холода не было. Вот–вот. Значит, будет в этом. Да–да. Раз на раз не приходится.
Теперь я вспомнил, откуда взялись эти слова. Да, вспомнил. Как же я мог забыть? Блестящая подсказка, которую дало мне подсознание. Понятно, кого он имел в виду, когда сказал, что мною интересуются. Как все это ничтожно, трудно даже поверить!
— Кто интересуется?
— Соседи.
— Ну и что? — осведомился я равнодушно.
— Мы думаем, что вы писатель, это правда?
Я чуть не подпрыгнул от неожиданности. Сегодня ночью обещали северо–западный! Сильный?! Исчё какой!!! Ого!!! Это к холоду!. Опять придется запасаться меховой одеждой! Точно, к холоду! Всякье случается! Но в прошлом–то году холода не было! Вот–вот! Значит, будет в этом! Да–да! Раз на раз не приходится! Но тут же взял себя в руки и сухо ответил:
— Нет.
После этого старик уже не наступал. Впрочем, наверное, он все–таки собирался, но, прежде чем придумал, какой следующий вопрос задать, я уже успел попрощаться.
Я решил сходить в магазин, и заодно прогуляться. Дело в том, что в голове моей появился один любопытный замысел, и сейчас я старательно обдумывал, могли бы подобные действия пойти на благо той великой идее, которую я вынашивал много лет и кою уже начал излагать на страницах этой книги.
Глава 6
Вернувшись из магазина, я прошел в спальню, достал свою покупку и выложил ее на стол. Это был рулон плотной фольги для мяса. Я смотрел на покатую лоснящуюся поверхность — у меня уже не было никаких сомнений, что мой план необходимо воплотить в жизнь. Более того, я готов был начать прямо сейчас. Но я убедил себя, что следует подождать второй половины дня.
